Безголовый текст
Sep. 25th, 2007 12:45 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
sherlieТекст без начала, конца и смысла, имеет ценность исключительно потому, что свидетельствует о некоторой моей жизнеспособности.
- И причем тут уважаемая маркиза Тарси? – Мишель искренне недоумевал.
- Как это причем? Если это не любовь, тогда я вообще не знаю о любви ничего.
- Ээээ… у кого любовь? У нее… у него?
- Конечно! Вы полагаете, она бы полезла туда, очертя голову, если бы он был ей безразличен? Неужели у вас тут сплетни совсем не ходят?
- Ходить, конечно, ходят, и столько, что за всеми не уследишь, а особенно если речь идет о чужеземцах. Но если вы расскажете, я буду знать…
- То, что я полагала общеизвестным? Ну хорошо. Значит так. Познакомились они давно, лет пять тому уже. Это был обычный визит вежливости – ну то есть мы с Маргариткой сюда приехали, раз в полгода мы навещали здешних Маргариткиных родичей – дядюшка считает, что раз она имеет право на здешний титул и какие-никакие владения, то должна быть в курсе. Точнее, владения управляются Жюстеном, и доходы по соглашению с Маргариткой остаются у него, но дядюшка считает, что интересоваться их судьбой и вообще всем семейством – Маргариткин долг, да она и сама не против.
- Дядюшка – это, простите, кто?
- А, вы же не в курсе наших семейных отношений. Ну, давайте, сначала про них расскажу. Итак, у нас есть государь Филипп, который лет тридцать с лишним тому назад взял в жены Риарвин, принцессу подгорного народа.
- Какого-какого?
- Ну, как бы это объяснить… Если мы – подзвездные, то они – подгорные. Скажем так - принцессу небольшого пограничного с нами государства. Королева Риарвин была прекрасна, но не от мира сего совершенно, есть у нас во дворце портрет, если заглянете в гости – покажу непременно. Оторопь берет, если приглядеться. И лечить умела так, что никому не дано, у Маргаритки это от нее. Ну, впрочем, ладно, у нас же краткий экскурс? Так вот, королева произвела на свет наследника престола принца Антуана, а еще через пяток лет – принцессу Маргариту, да и померла родами, и все ее необыкновенные лекарские познания ей не помогли. Стал государь искать Маргаритке кормилицу, да не абы какую, а чтоб благородной крови, но искать долго не пришлось, потому что ему быстренько представили мою матушку даму Соланж, которая была три месяца как родившая и два – как овдовевшая, ибо ее супруг, мой отец и двоюродный брат государя погиб на охоте в горах. Таким образом, Маргаритка стала моей молочной сестрой. Государь был очень пристрастен в вопросах воспитания наследников и частенько заходил в детскую… и признакомился с матушкой, а потом случилась у них великая любовь. И они поженились, а меня государь удочерил. И Маргаритка у нас младшенькая. Они с Антуаном зовут государыню тетушкой Соланж, а я государя – дядюшкой, все всех любят и счастливы. Не верите?
- Отчего же, всякое бывает, мачехи и отчимы случаются добрые… наверное.
- Не просто добрые, а ласковые и заботливые. Причем мне лучше всех – и удочерили, и обязанностей немного. К Антуану и Марго дядюшка, конечно, построже, но, скажем выйти за Тарси он Марго разрешил, да и Антуану пока еще не навязали против воли никакой иноземной принцессы.
- Так, а откуда в вашей глуши, то есть, простите, дали, взялись наши Тарси?
- Где же вы провели, молодой человек, последние годы?
- Не судите строго, дорогая Анарьетта. Я считал, что молодость нужно потратить с толком, и занимался как раз этим.
Анарьетта расхохоталась.
- Научите, как это сделать? Может быть, я еще успею?
- Увы, самые лучшие кабаки закрыты, в карты и кости почти нигде не играют, поэтому я могу разве что собственной персоной скрасить ваши одинокие вечера…
- Наши одинокие вечера будут заняты весьма разнообразными развлечениями еще некоторое время – пока мы не придумаем как помочь лицу, в котором одинаково заинтересованы. Верно?
- Да. Безусловно. Прелестный стратег ставит меня на место. И рассказывает, откуда взялись Тарси у них в горах.
- Положим, не все Тарси сразу, а только маркиз Александр, и даже не маркиз тогда еще, а наследник. Он прибыл с дипломатической миссией от вашего короля и после ее успешного выполнения был оставлен послом на некоторое время. Вот и все – Марго влюбилась, про него не знаю, но, кажется, и он не остался к ней равнодушным – она, когда захочет, мертвого с ума сведет, да и породниться с правящим домом в тот момент уже маркиз Александр был вовсе не прочь. Жили они, правда, недолго и несчастливо, и закончилось это все тоже печально. Тоже рассказать, чтоб никого больше не спрашивали и лишнего не болтали?
- Конечно, если я буду знать, о чем следует молчать, то ничего лишнего никому не скажу!
- Только повторяю – на самом деле не болтать. И Маргаритку печалить нечего, и Тарси тоже. На исходе второго года совместной жизни они возвращались от вас – к нам, от его, соответственно, родственников к нашим. И их сильно потрепали по дороге в предгорьях разбойники – от отряда в сотню человек едва десяток домой вернулся, Александр погиб, а Маргариту привезли домой едва живую. И не спасли бы, наверное, она жить совсем не хотела, особенно как в зеркало на себя посмотрела и увидела, что от ее горной красоты осталось, да дядюшка догадался просить помощи у родни королевы Риарвин – Маргаритке они не чужие, и раны залечили, и на ум наставили. Только сказали, что от шрамов на лице избавлять не станут – мол, пусть смотрит и помнит.
- А могли?
- Могли.
- Вот мерзавцы!
- Скорее уж мерзавки, - криво усмехнулась Анарьетта, - нам их не понять, да я, по совести сказать, и не пыталась. Нелюди, и все тут. Ладно, рассказала, и хватит.
- Да, теперь уже и про Себастьяна расскажите. Я-то думал, что знаю всех красавиц, с которыми его связывали, но тут молва, похоже, прохлопала ушами – и я вместе с ней.
Помрачневшая было Анарьетта оживилась.
- О, это вышло случайно, если в таких делах вообще бывают случайности. Мы с ней гостили у Тарси, все было расчудесно, готовился бал в честь нашего приезда, и вот за два дня до бала отправилась она на рынок. Среди Тарси считалось, что лучше Маргаритки никто с большим хозяйством не управится, да и она сама всегда была рада помочь – и вот на ночь глядя оказалось, что недостает какой-то заморской специи для диковинного пирога, и дело до утра не подождет. Маделин уже и тихо просила ее не ходить, и ругалась, только ей в вашем городе никто не указ, она и пошла с корзинкой и со служанкой. А дальше уже я с ее слов расскажу, потому что меня с ней не было, а была бы, так не исключено, что по-другому все бы повернулось.
До рынка они добрались, все нужное едва-едва купить успели и уже шли обратно, когда на улице им повстречалась пара грабителей. Другие бы стали на помощь звать, или убежать попытались, а Марго командовать взялась – пошли, мол, вон, не знаете, с кем связались и все такое. Дальше получилась потасовка, служанка с корзинкой сбежала, а Марго толкнули на мостовую и собрались было грабить, но тут, откуда ни возьмись, появились на прекрасных, и не удивлюсь если белых, конях братцы Ангерран и Гаспар Шале, вероятно, еще и со своими людьми. Все закончилось быстро – разбойников убили, даму стали поднимать с земли, и тут выяснилось, что дама упала до крайности неловко и не может встать на ногу. Боль изрядная, ничего разумного сказать дама не в силах, а ругаться, как сапожник, вроде как не следует – господа выглядят весьма достойно, нужно выглядеть соответственно. И тут кому-то из них, наверное, Ангеррану, он все же старше и умней, приходит в голову замечательная мысль – а ведь дворец герцога в двух шагах, и герцог в ранах понимает, пусть посмотрит, а дальше видно будет, что делать со спасенной дамой.
И вот ошалевшую от боли Маргаритку доставляют во дворец герцога. Он оказывается дома, правда, не в восторге от незапланированного визита дамы, но соглашается посмотреть на ее ногу. Даму приносят в его кабинет, помещают в кресло, она по-прежнему не в себе, тогда ей наливают какой-то очень крепкой настойки и поят, а потом хозяин осматривает ногу и выносит вердикт, что ничего смертельного, а вывих и ушиб, сейчас все вправим, жить будет. К тому времени дама начинает чуть-чуть соображать и спрашивает – а танцевать? Безусловно, и танцевать – успокаивает даму хозяин дома, после чего сообщает, что сейчас вправит ей вывихнутый сустав. Она уже действительно приходит в себя и начинает давать ценные советы о том, как это следует делать. В общем, ногу монсеньор Себастьян ей вправил, доставили лед, сделали компрессы, а потом всем троим участникам операции стало интересно – кого же они, собственно, спасают. Маргаритка попыталась встать и сделать изящный и глубокий реверанс, и представиться, но свалилась обратно и просто назвалась – естественно, Маргаритой Тарси. Но монсеньор Себастьян, да и Ангерран тоже кое-что знали о внешней политике государства, поэтому поняли, кто перед ними и сначала дипломатично, а потом уже и откровенно стали любопытствовать примерно о том же, о чем вы сейчас – каким образом иноземную принцессу занесло в невестки к Тарси. Объяснение про большую любовь всех устроило, и дальше уже господа интересовались жизнью в нашем подзвездном королевстве, а дама, у которой, пока она не двигалась, нога не болела, вполне ожила и охотно отвечала на расспросы. В какой момент братья Шале их покинули и они остались с герцогом вдвоем, Маргаритка не осознала, но беседа шла своим чередом – о политике, о музыке – оказалось, что оба неплохо играют на лютне, о милых особенностях наших земель вроде рисунков на ногтях у всех знатных особ, да и просто о жизни, полагаю, тоже. Беседу скрашивали изысканные кушанья с кухни монсеньора и прекрасные вина из его погреба, а на больной ноге время от времени меняли компрессы. Прекрасный вечер завершился тем, что дама уснула в том самом кресле, где сидела, после чего была отнесена в спальню и уложена в постель, где, по ее словам, хозяин в тот вечер уже не стал составлять ей компанию.
А мы, можете представить, сходили с ума от беспокойства. Служанка вернулась, все рассказала, да еще и приврала для важности, но отряд, посланный Жюстеном на розыски, никого не обнаружил – что нашу пропажу нужно было искать во дворце монсеньора Себастьяна, нам и в голову не пришло. А Марго потом сказала, что сначала была не в себе, а потом, видите ли, заболталась и забыла, что нужно бы дать знать, люди-то беспокоятся! В общем, мы решили утром отправляться во дворец и взывать к королевскому правосудию – не булавку потеряли, пусть король помогает в поисках.
Наша бесценная маркиза явилась домой поутру, как раз когда во дворе уже собирался отряд. Явилась не просто так, а в карете герцога, и сам он проводил ее до дома Тарси и передал Жюстену с рук на руки. Все многочисленные Тарси – и большие, и малые – просто онемели от неожиданности, да и я тоже, а Маргаритка мило распрощалась с Себастьяном и попросила его непременно быть через два дня на балу в нашу честь. И столь же непременно привести с собой братьев Шале.
Дальше была уже сплошная светская жизнь. Бал состоялся, и Марго важно открывала его в первой паре с монсеньором Себастьяном, стараясь не слишком нагружать больную ногу, а Тарси простили ей все беспокойство за то, что она привела к ним в дом таких знаменитых персон – сами-то они жили довольно замкнуто, и даже если им вдруг хотелось большого праздника, то позвать на него гостей у них почему-то не получалось, а Марго вот смогла. Потом мы с ней, с братьями Шале и, конечно же с монсеньором Себастьяном гуляли днем и под звездами по вашим королевским садам и паркам, осматривали древние статуи и поющие фонтаны, однажды даже залезли через забор в какой-то старый монастырь и там монсеньор Себастьян представил нас с Маргариткой важному кардиналу – тот, помнится, очень удивился, встретив нашу компанию в тех развалинах. Но в гости к монсеньору Марго в тот раз больше не ходила. А потом уже мы уехали домой.
- А дальше?
- А дальше была война. Налейте вина, что ли, а то горло совершенно пересохло, и давайте поворошим в камине – на дворе не лето, к ночи холодает.
Мишель принес бокалы, налил вина и подбросил пару поленьев в камин. Анарьетта сбросила теплую шаль, потянулась, убрала с лица выпавшие из прически локоны, завернулась в вязаное кружево снова.
- Анарьетта, милая, рассказывайте пожалуйста. А то я все еще заинтригован!
- Это было, наверное, год спустя. Мы собрали несколько отрядов и отправились в предгорья уничтожать разбойничьи банды – давно уже нужно было это сделать. Тем более, что никакая соседняя страна не выступила бы в их защиту, и мы могли без последствий уничтожить всех до человека. Кампанию планировал Антуан и он совершенно справедливо подгадал ее под ежегодные маневры вашей армии вблизи границы, ну а с армией в тот момент были и монсеньор Себастьян, и братья Шале, и еще некоторые знакомые нам персоны. С монсеньором списались, он согласился помочь нам военной силой и личным участием. И мы выступили.
- Мы?
- Мы. Отряд вел Антуан, Марго отправилась тоже, и мне пришлось их сопровождать – не бросать же, ну и должен же был кто-то заниматься обеспечением Маргариткиного отряда припасами и оружием.
- У нее был отряд?
- Да, у нее он вообще есть, и такой, что за ней хоть в пропасть прыгнет, хоть в небеса улетит, а она сказала, что это ее личное дело и кровная месть. И такое у нее было при этом лицо, что государь не стал ее отговаривать. Только попросил нас с Антуаном присмотреть, чтоб совсем сломя голову на врага не лезла. Да куда там, присмотришь за такой, ага.
Этот день настал, и наши боги были к нам благосклонны – мы победили. Конечно же, Марго лезла везде, куда только доставала и ввязывалась в рукопашную, ее отряд носился по полю стремительно, но нисколько не суматошно, и пару раз они очень вовремя приходили на помощь – раз Антуану, и раз – монсеньору Себастьяну. Он сказал потом, что совершенно не представлял, что это за всадник в алом плаще и алой шляпе на золотистом коне, но отметил, что действует толково.
А потом в какой-то момент все завершилось, монсеньор Себастьян, граф Ангерран, граф Гаспар и наш Антуан встретились обсудить, что дальше. Монсеньор спросил о том алом всаднике, а Антуан удивился и спросил – да, где же Маргарита, она уже могла быть здесь? Монсеньор удивился – а ей что делать на поле боя? И тут подлетает прекрасный золотистый конь, Марго машет шляпой, собрание успевает еще отметить некоторую неестественную бледность ее лица… а потом она грациозно валится из седла в грязь прямо под чужие копыта.
Что тут сталось – описать не возьмусь, шума было много, но первым успел монсеньор. Он подхватил ее на руки и быстро утащил в свою ставку – она оказалась ближе всех. Конечно, мы все рванули туда же. И что вы думаете? Наша доблестная воительница умудрилась-таки где-то пропустить хороший удар шпагой аккурат под левую ключицу. Ну, я уже про себя помолилась и приготовилась шить, а плохо это у меня получается, ну вот плохо и все. Но монсеньор сказал, что сам все сделает, приказал принести воды и инструменты – все оказалось под рукой. Я только подумала еще, что ей могут понадобиться ее собственные снадобья и поехала за ними, и пока ездила, уже как раз все зашили. Она уже пришла в себя, была бледна, как полная луна весной, наряжена в рубаху монсеньора и пыталась сказать, что ей непременно нужно показаться войскам – пусть знают, что с ней все в порядке.
Ну, убедила. Напоили горной водкой, накинули плащ на плечи, посадили в седло. Сжав зубы и, видимо, ругательски ругаясь про себя, села и поехала. Мы все ехали рядом и были готовы подхватить в случае чего. Но случая не представилось – обратилась с речью к своим людям, помахала им здоровой рукой и пообещала всяческие блага по возвращению домой. И совсем позеленела уже когда мы отъехали на приличное расстояние.
Вечер этот мы провели в ставке монсеньора Себастьяна, а подробности я помню плохо. Ну, ели, пили, разговаривали. Даже Марго как-то принимала участие в общей беседе, лежа на походной постели хозяина и изредка пошевеливаясь. Потом разошлись спать, и Марго осталась у него. Просто когда стали расходиться, оказалось, что она спит, и монсеньор сказал, что не нужно ее трогать, он присмотрит.
И знаете, присмотрел – утром, когда Антуан пришел ее навестить, она была свежеперевязанная, повеселевшая и вообще выглядела намного лучше, чем накануне. Антуан пригласил монсеньора навестить нашего государя и поучаствовать в празднествах по случаю победы, монсеньор недолго подумал и принял приглашение. Сначала решили подождать несколько дней, пока Марго сможет пользоваться левой рукой, но она настояла на том, что ехать нужно самое позднее на следующее утро, а она уж как-нибудь доберется.
И она ехала, знаете ли. Конечно, все были рады помочь ей, но в нужный момент рядом всегда оказывался монсеньор Себастьян. Когда останавливались на привал, она всегда старалась показать, что устала не больше, чем остальные, и все ей нипочем, но все же почти что выпадала из седла на руки монсеньору. Он же как будто всю жизнь возил по горам раненых в битве принцесс. И вот тут в какой-то момент я поняла, что когда они не отрывают взгляда друг от друга, то между лучше не становиться – снесет с обрыва к горным духам, и все тут. Да, он заботился о ней, как заботился бы хороший врач, заинтересованный в скорейшем выздоровлении больного. Да, она с таким видом принимала эту заботу, как будто в среднем раз в месяц ей наносят раны холодным оружием, а потом владетельные герцоги соседнего государства чуть ли не на руках доставляют ее домой в горы. Они были безупречно вежливы – «Монсеньор Себастьян, не могли бы вы…» «Ваше высочество, иначе и быть не может…» И все время были вместе, хотя и слова наедине друг другу не сказали. Посередине тропы она, справа Антуан, слева монсеньор. Но те две ночи, что мы провели в дороге, она сладко спала в его объятиях, сложив раненую руку к нему на грудь. Словом, хорошо, что мне тоже тогда было кого обнимать ночами. И что удивительно, каждым новым утром она поднималась все более окрепшей, казалось, что путешествие не отнимало сил, а наоборот, прибавляло. Когда вечером третьего дня мы прибыли в столицу, она чинно проехала по улицам, поднялась ко дворцу, без посторонней помощи спрыгнула на землю и побежала приветствовать государя. И о том, что его дочь была ранена, он узнал уже позже и не от нее. Впрочем, и не от монсеньора.
- Что-то мне подсказывает, что рассказали об этом вы, прекрасная Анарьетта.
- Может я, а может и не я – какая разница? Главное, что государь об этом узнал… но это было уже позже. А пока нас радостно встретили, государь приветствовал гостей и велел проводить их в покои, где уже ожидали горячие ванны и ужин – был уже поздний вечер и отдых с дороги никому не помешал.
Некоторое время спустя я привела себя в подобающий дочери государыни вид и отправилась посмотреть, как устроили гостей, ну и свой интерес у меня там, конечно, тоже был.
- И как же звали интерес?
- Мне показалось, или мы сейчас рассказываем вовсе не мою историю? Если когда-нибудь это будет иметь значение для судеб мира – расскажу непременно…
- Умолкаю, умолкаю, умолкаю. Продолжайте.
- Так вот, первым, кого я увидела, был монсеньор Себастьян. Он был серьезен и прекрасен, и попросил меня проводить его в покои Марго – нужно же перевязать рану на ночь. Конечно же, я проводила. Там мы увидели Марго – живую и здоровую, без всякой повязки, насколько можно было видеть сквозь тонкую ткань ее домашнего одеяния. Она с видом вполне счастливым сидела перед зеркалом, а камеристка расчесывала ее косы – сильное зрелище для ни разу не видевшего, они ж у нее длинные и на цвет всегда тоже обращают внимание. Что ж, я его там оставила, камеристка ушла следом за мной, и в течение трех дней мы их не видели.
- Совсем что ли?
- Ну да, разве что еду на пороге оставляли.
- Как и даже никто не сидел у входа, не слушал стены, не подглядывал в щелочку?
- Покои Марго невелики, но замечательно устроены – они вырублены прямо в скале, и вход туда, можно сказать, только один, поэтому даже если у кого и возникало желание полюбопытствовать, то увы! Там несколько комнат и в одной из них бьет из скалы всегда теплый источник, может быть кому-то недостаточно света, но тепло и уютно. Это сделали когда-то для ее матери, и спустя несколько лет государь хотел завалить их, но она упросила отдать ей. Так и поступили. Поэтому она там может хоть мир вверх тормашками переворачивать, никто не узнает.
- А что спустя три дня?
- А ничего. То есть, почти ничего – торжественный прием, всяческие почести для гостей и не слишком приятный для Марго разговор с отцом. Кажется, он спросил – каковы их взаимные намерения, а она ответила с медовой улыбкой, что если таковые появятся, то она непременно сообщит. Это сильно расстроило наших родителей, они долго думали, что же теперь, и решили – ничего. Пусть. Дядюшка сказал, что это ему самому нужно было думать раньше, когда он брал себе из-под гор жену и мать своих детей, а теперь уже поздно. К тому же, ему понравился монсеньор Себастьян, они проводили довольно много времени на охоте и в беседах, и даже договаривались о торговле и между нами и землями монсеньора далеко на юге.
Неделю спустя гости уехали. Маргаритка осталась дома и совершенно спокойно занялась своими обычными делами, а их у нее немало. А пару месяцев спустя заявила, что отправляется в гости к Тарси, то есть по правде говоря – к монсеньору, и если мы хотим составить ей компанию, то она не возражает. Так и встречались три-четыре раза в год.
- А потом?
- А потом они оба чуть не умерли.
- Это когда ходили слухи, что он отравлен, но чудесным образом исцелился?
- Слухи были верны – именно отравлен, и именно чудесным образом. То, что чудесный образ звали Марго, слухам знать не обязательно – никто другой тут бы не помог.
Это был обычный визит к Тарси, которые, конечно, знали о нежной дружбе маркизы с монсеньором, но помалкивали. Жюстен попытался узнать у Марго, зачем она дает пищу для сплетен, а она, недолго думая, ответила – помалкивайте, тогда и сплетен не будет, а я свои дела делаю аккуратно и без огласки. Надо отдать ей должное – это абсолютная правда, вот даже сплетники вроде вас ничего не знают.
И получилось как-то больно уж странно – утром они расстались и все было в порядке, а уже к вечеру служанка из дома монсеньора, весьма уважавшая Марго, прибежала и рассказала, что случилась беда и монсеньора отравили во дворце у короля. Марго быстро собрала какие-то флаконы и умчалась туда, сказав, что она все сделает и чтоб о ней не беспокоились. Там были еще какие-то сложности с тем, что все нужно было сохранить в тайне – кажется, король или кто-то из министров хотел оставить все внутренним делом дворца и примерно наказать виновную особу.
- И вы знаете, кто это?
- Знаю, но сейчас мне это не кажется важным… А тогда я подождала несколько часов и послала за Ангерраном Шале – как друг монсеньора, он мог что-то знать. Он прибыл сам и мы отправились в герцогский дворец. Но мы опоздали – слуги сказали нам только, что прибыла госпожа Маргарита, велела подать ей сколько-то воды, угля и чего-то там еще, не знаю, чего, и не велела заходить в спальню монсеньора, пока она сама не выйдет или пока не истечет три дня. Я спросила – была ли в перечне толстая веревка, и мне сказали – была… Я еле удержалась на ногах и сильно напугала Ангеррана, - он сказал, я так стремительно побледнела, что ему стало страшно.
Я поняла, что задумала Марго – однажды она уже это делала, и матушка мне про королеву Риарвин рассказывала – та тоже так могла. Суть в том, что каким-то образом лекарь делится с больным своей жизненной силой, и если в больном есть хоть крупица жизни, то он исцелится. Но это опасно – силы может не хватить, и тогда погибнут оба. Я не знала, как точно действует этот способ, но помнила, что в предыдущий раз сил Марго едва хватило, а это случилось в те годы, когда она была молода и здорова. Мы поднялись к спальне – и точно, из-под двери торчал конец веревки, а на пороге сидел человек монсеньора, который повторил все то, что мы уже знали, и сказал, что не пустит нас внутрь, пока есть хоть какая-то надежда. Я объяснила Ангеррану, что мы можем только ждать… и мы стали ждать. Нас пытались кормить, поить – кусок в горло не лез, но вино мы пили. Кажется, много. Поутру нас нашел Гаспар Шале, и остался с нами. Ждать.
Ждали мы два дня. Вечером второго дверь наверху хлопнула – во дворце была абсолютная тишина, и все это услышали. И тихие шаги – кто-то спускался сверху. Мы выползли – другого слова не подберу – в коридор и увидели Марго, немного бледненькую, но живую. И в ответ на наши невысказанные вопросы она сказала, что все в порядке. Дальше была сцена вселенской радости с поцелуями и объятьями, а потом я отвела ее в уголок и спросила – чего ради она это сделала. Она помрачнела и очень тихо сказала, что если бы с ним что-то случилось, то и у нее радости в жизни не осталось бы. Конечно, время от времени она изрекает подобные чудовищные вещи, я могла бы уже и привыкнуть, но почему-то не привыкается.
- Я уже боюсь спрашивать, что с вашей Маргаритой случилось потом.
- А что потом – все обитатели дома монсеньора ее по сей день на руках носить готовы, а он сам смотрел на нее потом как-то странно, не очень я поняла, что теперь монсеньор про нее думает. Но как будто очень уважает и бережет. И когда был момент, что я его просила о помощи в убеждении Марго не совершать очередное не знаю что, он помог. Правда, никакого результата его помощь не дала, но все равно. Это было уже в недавние времена, когда Маргарита собралась уходить под горы.
- Что, простите, делать?
- Уходить под горы. К материнской родне. Она договорилась о сделке – они ее лечат и кое-чему учат, а она проводит с ними несколько лет и служит им. У нее действительно есть большая беда – она может лечить всех, кроме себя, и она сильно нездорова. Ну, сейчас уже, кажется, покрепче, но последние два года мы ее почти не видели. И если б они вылечили ей все, что она захотела сначала, то мы б ее вообще больше никогда не увидели – срок службы был бы очень велик, поэтому она остановилась на тех болезнях, от которых происходят всяческие телесные немощи, а красоту возвращать не стала. Так вот, когда она только собралась уходить, то поехала сюда – прощаться. И я тогда просила монсеньора – пусть отговорит, я думала, что его она послушает.
- И не отговорил?
- Она сказала, что он единственный ее понял. И не стал отговаривать.
- А сейчас – она вернулась?
- Нет, отпросилась. И кажется, каждый день ее отсутствия увеличивает общий срок службы. Вот потому я и хочу, чтоб она поскорее освободилась и вернулась!
- Ну что же, кажется, у меня есть план…
- И причем тут уважаемая маркиза Тарси? – Мишель искренне недоумевал.
- Как это причем? Если это не любовь, тогда я вообще не знаю о любви ничего.
- Ээээ… у кого любовь? У нее… у него?
- Конечно! Вы полагаете, она бы полезла туда, очертя голову, если бы он был ей безразличен? Неужели у вас тут сплетни совсем не ходят?
- Ходить, конечно, ходят, и столько, что за всеми не уследишь, а особенно если речь идет о чужеземцах. Но если вы расскажете, я буду знать…
- То, что я полагала общеизвестным? Ну хорошо. Значит так. Познакомились они давно, лет пять тому уже. Это был обычный визит вежливости – ну то есть мы с Маргариткой сюда приехали, раз в полгода мы навещали здешних Маргариткиных родичей – дядюшка считает, что раз она имеет право на здешний титул и какие-никакие владения, то должна быть в курсе. Точнее, владения управляются Жюстеном, и доходы по соглашению с Маргариткой остаются у него, но дядюшка считает, что интересоваться их судьбой и вообще всем семейством – Маргариткин долг, да она и сама не против.
- Дядюшка – это, простите, кто?
- А, вы же не в курсе наших семейных отношений. Ну, давайте, сначала про них расскажу. Итак, у нас есть государь Филипп, который лет тридцать с лишним тому назад взял в жены Риарвин, принцессу подгорного народа.
- Какого-какого?
- Ну, как бы это объяснить… Если мы – подзвездные, то они – подгорные. Скажем так - принцессу небольшого пограничного с нами государства. Королева Риарвин была прекрасна, но не от мира сего совершенно, есть у нас во дворце портрет, если заглянете в гости – покажу непременно. Оторопь берет, если приглядеться. И лечить умела так, что никому не дано, у Маргаритки это от нее. Ну, впрочем, ладно, у нас же краткий экскурс? Так вот, королева произвела на свет наследника престола принца Антуана, а еще через пяток лет – принцессу Маргариту, да и померла родами, и все ее необыкновенные лекарские познания ей не помогли. Стал государь искать Маргаритке кормилицу, да не абы какую, а чтоб благородной крови, но искать долго не пришлось, потому что ему быстренько представили мою матушку даму Соланж, которая была три месяца как родившая и два – как овдовевшая, ибо ее супруг, мой отец и двоюродный брат государя погиб на охоте в горах. Таким образом, Маргаритка стала моей молочной сестрой. Государь был очень пристрастен в вопросах воспитания наследников и частенько заходил в детскую… и признакомился с матушкой, а потом случилась у них великая любовь. И они поженились, а меня государь удочерил. И Маргаритка у нас младшенькая. Они с Антуаном зовут государыню тетушкой Соланж, а я государя – дядюшкой, все всех любят и счастливы. Не верите?
- Отчего же, всякое бывает, мачехи и отчимы случаются добрые… наверное.
- Не просто добрые, а ласковые и заботливые. Причем мне лучше всех – и удочерили, и обязанностей немного. К Антуану и Марго дядюшка, конечно, построже, но, скажем выйти за Тарси он Марго разрешил, да и Антуану пока еще не навязали против воли никакой иноземной принцессы.
- Так, а откуда в вашей глуши, то есть, простите, дали, взялись наши Тарси?
- Где же вы провели, молодой человек, последние годы?
- Не судите строго, дорогая Анарьетта. Я считал, что молодость нужно потратить с толком, и занимался как раз этим.
Анарьетта расхохоталась.
- Научите, как это сделать? Может быть, я еще успею?
- Увы, самые лучшие кабаки закрыты, в карты и кости почти нигде не играют, поэтому я могу разве что собственной персоной скрасить ваши одинокие вечера…
- Наши одинокие вечера будут заняты весьма разнообразными развлечениями еще некоторое время – пока мы не придумаем как помочь лицу, в котором одинаково заинтересованы. Верно?
- Да. Безусловно. Прелестный стратег ставит меня на место. И рассказывает, откуда взялись Тарси у них в горах.
- Положим, не все Тарси сразу, а только маркиз Александр, и даже не маркиз тогда еще, а наследник. Он прибыл с дипломатической миссией от вашего короля и после ее успешного выполнения был оставлен послом на некоторое время. Вот и все – Марго влюбилась, про него не знаю, но, кажется, и он не остался к ней равнодушным – она, когда захочет, мертвого с ума сведет, да и породниться с правящим домом в тот момент уже маркиз Александр был вовсе не прочь. Жили они, правда, недолго и несчастливо, и закончилось это все тоже печально. Тоже рассказать, чтоб никого больше не спрашивали и лишнего не болтали?
- Конечно, если я буду знать, о чем следует молчать, то ничего лишнего никому не скажу!
- Только повторяю – на самом деле не болтать. И Маргаритку печалить нечего, и Тарси тоже. На исходе второго года совместной жизни они возвращались от вас – к нам, от его, соответственно, родственников к нашим. И их сильно потрепали по дороге в предгорьях разбойники – от отряда в сотню человек едва десяток домой вернулся, Александр погиб, а Маргариту привезли домой едва живую. И не спасли бы, наверное, она жить совсем не хотела, особенно как в зеркало на себя посмотрела и увидела, что от ее горной красоты осталось, да дядюшка догадался просить помощи у родни королевы Риарвин – Маргаритке они не чужие, и раны залечили, и на ум наставили. Только сказали, что от шрамов на лице избавлять не станут – мол, пусть смотрит и помнит.
- А могли?
- Могли.
- Вот мерзавцы!
- Скорее уж мерзавки, - криво усмехнулась Анарьетта, - нам их не понять, да я, по совести сказать, и не пыталась. Нелюди, и все тут. Ладно, рассказала, и хватит.
- Да, теперь уже и про Себастьяна расскажите. Я-то думал, что знаю всех красавиц, с которыми его связывали, но тут молва, похоже, прохлопала ушами – и я вместе с ней.
Помрачневшая было Анарьетта оживилась.
- О, это вышло случайно, если в таких делах вообще бывают случайности. Мы с ней гостили у Тарси, все было расчудесно, готовился бал в честь нашего приезда, и вот за два дня до бала отправилась она на рынок. Среди Тарси считалось, что лучше Маргаритки никто с большим хозяйством не управится, да и она сама всегда была рада помочь – и вот на ночь глядя оказалось, что недостает какой-то заморской специи для диковинного пирога, и дело до утра не подождет. Маделин уже и тихо просила ее не ходить, и ругалась, только ей в вашем городе никто не указ, она и пошла с корзинкой и со служанкой. А дальше уже я с ее слов расскажу, потому что меня с ней не было, а была бы, так не исключено, что по-другому все бы повернулось.
До рынка они добрались, все нужное едва-едва купить успели и уже шли обратно, когда на улице им повстречалась пара грабителей. Другие бы стали на помощь звать, или убежать попытались, а Марго командовать взялась – пошли, мол, вон, не знаете, с кем связались и все такое. Дальше получилась потасовка, служанка с корзинкой сбежала, а Марго толкнули на мостовую и собрались было грабить, но тут, откуда ни возьмись, появились на прекрасных, и не удивлюсь если белых, конях братцы Ангерран и Гаспар Шале, вероятно, еще и со своими людьми. Все закончилось быстро – разбойников убили, даму стали поднимать с земли, и тут выяснилось, что дама упала до крайности неловко и не может встать на ногу. Боль изрядная, ничего разумного сказать дама не в силах, а ругаться, как сапожник, вроде как не следует – господа выглядят весьма достойно, нужно выглядеть соответственно. И тут кому-то из них, наверное, Ангеррану, он все же старше и умней, приходит в голову замечательная мысль – а ведь дворец герцога в двух шагах, и герцог в ранах понимает, пусть посмотрит, а дальше видно будет, что делать со спасенной дамой.
И вот ошалевшую от боли Маргаритку доставляют во дворец герцога. Он оказывается дома, правда, не в восторге от незапланированного визита дамы, но соглашается посмотреть на ее ногу. Даму приносят в его кабинет, помещают в кресло, она по-прежнему не в себе, тогда ей наливают какой-то очень крепкой настойки и поят, а потом хозяин осматривает ногу и выносит вердикт, что ничего смертельного, а вывих и ушиб, сейчас все вправим, жить будет. К тому времени дама начинает чуть-чуть соображать и спрашивает – а танцевать? Безусловно, и танцевать – успокаивает даму хозяин дома, после чего сообщает, что сейчас вправит ей вывихнутый сустав. Она уже действительно приходит в себя и начинает давать ценные советы о том, как это следует делать. В общем, ногу монсеньор Себастьян ей вправил, доставили лед, сделали компрессы, а потом всем троим участникам операции стало интересно – кого же они, собственно, спасают. Маргаритка попыталась встать и сделать изящный и глубокий реверанс, и представиться, но свалилась обратно и просто назвалась – естественно, Маргаритой Тарси. Но монсеньор Себастьян, да и Ангерран тоже кое-что знали о внешней политике государства, поэтому поняли, кто перед ними и сначала дипломатично, а потом уже и откровенно стали любопытствовать примерно о том же, о чем вы сейчас – каким образом иноземную принцессу занесло в невестки к Тарси. Объяснение про большую любовь всех устроило, и дальше уже господа интересовались жизнью в нашем подзвездном королевстве, а дама, у которой, пока она не двигалась, нога не болела, вполне ожила и охотно отвечала на расспросы. В какой момент братья Шале их покинули и они остались с герцогом вдвоем, Маргаритка не осознала, но беседа шла своим чередом – о политике, о музыке – оказалось, что оба неплохо играют на лютне, о милых особенностях наших земель вроде рисунков на ногтях у всех знатных особ, да и просто о жизни, полагаю, тоже. Беседу скрашивали изысканные кушанья с кухни монсеньора и прекрасные вина из его погреба, а на больной ноге время от времени меняли компрессы. Прекрасный вечер завершился тем, что дама уснула в том самом кресле, где сидела, после чего была отнесена в спальню и уложена в постель, где, по ее словам, хозяин в тот вечер уже не стал составлять ей компанию.
А мы, можете представить, сходили с ума от беспокойства. Служанка вернулась, все рассказала, да еще и приврала для важности, но отряд, посланный Жюстеном на розыски, никого не обнаружил – что нашу пропажу нужно было искать во дворце монсеньора Себастьяна, нам и в голову не пришло. А Марго потом сказала, что сначала была не в себе, а потом, видите ли, заболталась и забыла, что нужно бы дать знать, люди-то беспокоятся! В общем, мы решили утром отправляться во дворец и взывать к королевскому правосудию – не булавку потеряли, пусть король помогает в поисках.
Наша бесценная маркиза явилась домой поутру, как раз когда во дворе уже собирался отряд. Явилась не просто так, а в карете герцога, и сам он проводил ее до дома Тарси и передал Жюстену с рук на руки. Все многочисленные Тарси – и большие, и малые – просто онемели от неожиданности, да и я тоже, а Маргаритка мило распрощалась с Себастьяном и попросила его непременно быть через два дня на балу в нашу честь. И столь же непременно привести с собой братьев Шале.
Дальше была уже сплошная светская жизнь. Бал состоялся, и Марго важно открывала его в первой паре с монсеньором Себастьяном, стараясь не слишком нагружать больную ногу, а Тарси простили ей все беспокойство за то, что она привела к ним в дом таких знаменитых персон – сами-то они жили довольно замкнуто, и даже если им вдруг хотелось большого праздника, то позвать на него гостей у них почему-то не получалось, а Марго вот смогла. Потом мы с ней, с братьями Шале и, конечно же с монсеньором Себастьяном гуляли днем и под звездами по вашим королевским садам и паркам, осматривали древние статуи и поющие фонтаны, однажды даже залезли через забор в какой-то старый монастырь и там монсеньор Себастьян представил нас с Маргариткой важному кардиналу – тот, помнится, очень удивился, встретив нашу компанию в тех развалинах. Но в гости к монсеньору Марго в тот раз больше не ходила. А потом уже мы уехали домой.
- А дальше?
- А дальше была война. Налейте вина, что ли, а то горло совершенно пересохло, и давайте поворошим в камине – на дворе не лето, к ночи холодает.
Мишель принес бокалы, налил вина и подбросил пару поленьев в камин. Анарьетта сбросила теплую шаль, потянулась, убрала с лица выпавшие из прически локоны, завернулась в вязаное кружево снова.
- Анарьетта, милая, рассказывайте пожалуйста. А то я все еще заинтригован!
- Это было, наверное, год спустя. Мы собрали несколько отрядов и отправились в предгорья уничтожать разбойничьи банды – давно уже нужно было это сделать. Тем более, что никакая соседняя страна не выступила бы в их защиту, и мы могли без последствий уничтожить всех до человека. Кампанию планировал Антуан и он совершенно справедливо подгадал ее под ежегодные маневры вашей армии вблизи границы, ну а с армией в тот момент были и монсеньор Себастьян, и братья Шале, и еще некоторые знакомые нам персоны. С монсеньором списались, он согласился помочь нам военной силой и личным участием. И мы выступили.
- Мы?
- Мы. Отряд вел Антуан, Марго отправилась тоже, и мне пришлось их сопровождать – не бросать же, ну и должен же был кто-то заниматься обеспечением Маргариткиного отряда припасами и оружием.
- У нее был отряд?
- Да, у нее он вообще есть, и такой, что за ней хоть в пропасть прыгнет, хоть в небеса улетит, а она сказала, что это ее личное дело и кровная месть. И такое у нее было при этом лицо, что государь не стал ее отговаривать. Только попросил нас с Антуаном присмотреть, чтоб совсем сломя голову на врага не лезла. Да куда там, присмотришь за такой, ага.
Этот день настал, и наши боги были к нам благосклонны – мы победили. Конечно же, Марго лезла везде, куда только доставала и ввязывалась в рукопашную, ее отряд носился по полю стремительно, но нисколько не суматошно, и пару раз они очень вовремя приходили на помощь – раз Антуану, и раз – монсеньору Себастьяну. Он сказал потом, что совершенно не представлял, что это за всадник в алом плаще и алой шляпе на золотистом коне, но отметил, что действует толково.
А потом в какой-то момент все завершилось, монсеньор Себастьян, граф Ангерран, граф Гаспар и наш Антуан встретились обсудить, что дальше. Монсеньор спросил о том алом всаднике, а Антуан удивился и спросил – да, где же Маргарита, она уже могла быть здесь? Монсеньор удивился – а ей что делать на поле боя? И тут подлетает прекрасный золотистый конь, Марго машет шляпой, собрание успевает еще отметить некоторую неестественную бледность ее лица… а потом она грациозно валится из седла в грязь прямо под чужие копыта.
Что тут сталось – описать не возьмусь, шума было много, но первым успел монсеньор. Он подхватил ее на руки и быстро утащил в свою ставку – она оказалась ближе всех. Конечно, мы все рванули туда же. И что вы думаете? Наша доблестная воительница умудрилась-таки где-то пропустить хороший удар шпагой аккурат под левую ключицу. Ну, я уже про себя помолилась и приготовилась шить, а плохо это у меня получается, ну вот плохо и все. Но монсеньор сказал, что сам все сделает, приказал принести воды и инструменты – все оказалось под рукой. Я только подумала еще, что ей могут понадобиться ее собственные снадобья и поехала за ними, и пока ездила, уже как раз все зашили. Она уже пришла в себя, была бледна, как полная луна весной, наряжена в рубаху монсеньора и пыталась сказать, что ей непременно нужно показаться войскам – пусть знают, что с ней все в порядке.
Ну, убедила. Напоили горной водкой, накинули плащ на плечи, посадили в седло. Сжав зубы и, видимо, ругательски ругаясь про себя, села и поехала. Мы все ехали рядом и были готовы подхватить в случае чего. Но случая не представилось – обратилась с речью к своим людям, помахала им здоровой рукой и пообещала всяческие блага по возвращению домой. И совсем позеленела уже когда мы отъехали на приличное расстояние.
Вечер этот мы провели в ставке монсеньора Себастьяна, а подробности я помню плохо. Ну, ели, пили, разговаривали. Даже Марго как-то принимала участие в общей беседе, лежа на походной постели хозяина и изредка пошевеливаясь. Потом разошлись спать, и Марго осталась у него. Просто когда стали расходиться, оказалось, что она спит, и монсеньор сказал, что не нужно ее трогать, он присмотрит.
И знаете, присмотрел – утром, когда Антуан пришел ее навестить, она была свежеперевязанная, повеселевшая и вообще выглядела намного лучше, чем накануне. Антуан пригласил монсеньора навестить нашего государя и поучаствовать в празднествах по случаю победы, монсеньор недолго подумал и принял приглашение. Сначала решили подождать несколько дней, пока Марго сможет пользоваться левой рукой, но она настояла на том, что ехать нужно самое позднее на следующее утро, а она уж как-нибудь доберется.
И она ехала, знаете ли. Конечно, все были рады помочь ей, но в нужный момент рядом всегда оказывался монсеньор Себастьян. Когда останавливались на привал, она всегда старалась показать, что устала не больше, чем остальные, и все ей нипочем, но все же почти что выпадала из седла на руки монсеньору. Он же как будто всю жизнь возил по горам раненых в битве принцесс. И вот тут в какой-то момент я поняла, что когда они не отрывают взгляда друг от друга, то между лучше не становиться – снесет с обрыва к горным духам, и все тут. Да, он заботился о ней, как заботился бы хороший врач, заинтересованный в скорейшем выздоровлении больного. Да, она с таким видом принимала эту заботу, как будто в среднем раз в месяц ей наносят раны холодным оружием, а потом владетельные герцоги соседнего государства чуть ли не на руках доставляют ее домой в горы. Они были безупречно вежливы – «Монсеньор Себастьян, не могли бы вы…» «Ваше высочество, иначе и быть не может…» И все время были вместе, хотя и слова наедине друг другу не сказали. Посередине тропы она, справа Антуан, слева монсеньор. Но те две ночи, что мы провели в дороге, она сладко спала в его объятиях, сложив раненую руку к нему на грудь. Словом, хорошо, что мне тоже тогда было кого обнимать ночами. И что удивительно, каждым новым утром она поднималась все более окрепшей, казалось, что путешествие не отнимало сил, а наоборот, прибавляло. Когда вечером третьего дня мы прибыли в столицу, она чинно проехала по улицам, поднялась ко дворцу, без посторонней помощи спрыгнула на землю и побежала приветствовать государя. И о том, что его дочь была ранена, он узнал уже позже и не от нее. Впрочем, и не от монсеньора.
- Что-то мне подсказывает, что рассказали об этом вы, прекрасная Анарьетта.
- Может я, а может и не я – какая разница? Главное, что государь об этом узнал… но это было уже позже. А пока нас радостно встретили, государь приветствовал гостей и велел проводить их в покои, где уже ожидали горячие ванны и ужин – был уже поздний вечер и отдых с дороги никому не помешал.
Некоторое время спустя я привела себя в подобающий дочери государыни вид и отправилась посмотреть, как устроили гостей, ну и свой интерес у меня там, конечно, тоже был.
- И как же звали интерес?
- Мне показалось, или мы сейчас рассказываем вовсе не мою историю? Если когда-нибудь это будет иметь значение для судеб мира – расскажу непременно…
- Умолкаю, умолкаю, умолкаю. Продолжайте.
- Так вот, первым, кого я увидела, был монсеньор Себастьян. Он был серьезен и прекрасен, и попросил меня проводить его в покои Марго – нужно же перевязать рану на ночь. Конечно же, я проводила. Там мы увидели Марго – живую и здоровую, без всякой повязки, насколько можно было видеть сквозь тонкую ткань ее домашнего одеяния. Она с видом вполне счастливым сидела перед зеркалом, а камеристка расчесывала ее косы – сильное зрелище для ни разу не видевшего, они ж у нее длинные и на цвет всегда тоже обращают внимание. Что ж, я его там оставила, камеристка ушла следом за мной, и в течение трех дней мы их не видели.
- Совсем что ли?
- Ну да, разве что еду на пороге оставляли.
- Как и даже никто не сидел у входа, не слушал стены, не подглядывал в щелочку?
- Покои Марго невелики, но замечательно устроены – они вырублены прямо в скале, и вход туда, можно сказать, только один, поэтому даже если у кого и возникало желание полюбопытствовать, то увы! Там несколько комнат и в одной из них бьет из скалы всегда теплый источник, может быть кому-то недостаточно света, но тепло и уютно. Это сделали когда-то для ее матери, и спустя несколько лет государь хотел завалить их, но она упросила отдать ей. Так и поступили. Поэтому она там может хоть мир вверх тормашками переворачивать, никто не узнает.
- А что спустя три дня?
- А ничего. То есть, почти ничего – торжественный прием, всяческие почести для гостей и не слишком приятный для Марго разговор с отцом. Кажется, он спросил – каковы их взаимные намерения, а она ответила с медовой улыбкой, что если таковые появятся, то она непременно сообщит. Это сильно расстроило наших родителей, они долго думали, что же теперь, и решили – ничего. Пусть. Дядюшка сказал, что это ему самому нужно было думать раньше, когда он брал себе из-под гор жену и мать своих детей, а теперь уже поздно. К тому же, ему понравился монсеньор Себастьян, они проводили довольно много времени на охоте и в беседах, и даже договаривались о торговле и между нами и землями монсеньора далеко на юге.
Неделю спустя гости уехали. Маргаритка осталась дома и совершенно спокойно занялась своими обычными делами, а их у нее немало. А пару месяцев спустя заявила, что отправляется в гости к Тарси, то есть по правде говоря – к монсеньору, и если мы хотим составить ей компанию, то она не возражает. Так и встречались три-четыре раза в год.
- А потом?
- А потом они оба чуть не умерли.
- Это когда ходили слухи, что он отравлен, но чудесным образом исцелился?
- Слухи были верны – именно отравлен, и именно чудесным образом. То, что чудесный образ звали Марго, слухам знать не обязательно – никто другой тут бы не помог.
Это был обычный визит к Тарси, которые, конечно, знали о нежной дружбе маркизы с монсеньором, но помалкивали. Жюстен попытался узнать у Марго, зачем она дает пищу для сплетен, а она, недолго думая, ответила – помалкивайте, тогда и сплетен не будет, а я свои дела делаю аккуратно и без огласки. Надо отдать ей должное – это абсолютная правда, вот даже сплетники вроде вас ничего не знают.
И получилось как-то больно уж странно – утром они расстались и все было в порядке, а уже к вечеру служанка из дома монсеньора, весьма уважавшая Марго, прибежала и рассказала, что случилась беда и монсеньора отравили во дворце у короля. Марго быстро собрала какие-то флаконы и умчалась туда, сказав, что она все сделает и чтоб о ней не беспокоились. Там были еще какие-то сложности с тем, что все нужно было сохранить в тайне – кажется, король или кто-то из министров хотел оставить все внутренним делом дворца и примерно наказать виновную особу.
- И вы знаете, кто это?
- Знаю, но сейчас мне это не кажется важным… А тогда я подождала несколько часов и послала за Ангерраном Шале – как друг монсеньора, он мог что-то знать. Он прибыл сам и мы отправились в герцогский дворец. Но мы опоздали – слуги сказали нам только, что прибыла госпожа Маргарита, велела подать ей сколько-то воды, угля и чего-то там еще, не знаю, чего, и не велела заходить в спальню монсеньора, пока она сама не выйдет или пока не истечет три дня. Я спросила – была ли в перечне толстая веревка, и мне сказали – была… Я еле удержалась на ногах и сильно напугала Ангеррана, - он сказал, я так стремительно побледнела, что ему стало страшно.
Я поняла, что задумала Марго – однажды она уже это делала, и матушка мне про королеву Риарвин рассказывала – та тоже так могла. Суть в том, что каким-то образом лекарь делится с больным своей жизненной силой, и если в больном есть хоть крупица жизни, то он исцелится. Но это опасно – силы может не хватить, и тогда погибнут оба. Я не знала, как точно действует этот способ, но помнила, что в предыдущий раз сил Марго едва хватило, а это случилось в те годы, когда она была молода и здорова. Мы поднялись к спальне – и точно, из-под двери торчал конец веревки, а на пороге сидел человек монсеньора, который повторил все то, что мы уже знали, и сказал, что не пустит нас внутрь, пока есть хоть какая-то надежда. Я объяснила Ангеррану, что мы можем только ждать… и мы стали ждать. Нас пытались кормить, поить – кусок в горло не лез, но вино мы пили. Кажется, много. Поутру нас нашел Гаспар Шале, и остался с нами. Ждать.
Ждали мы два дня. Вечером второго дверь наверху хлопнула – во дворце была абсолютная тишина, и все это услышали. И тихие шаги – кто-то спускался сверху. Мы выползли – другого слова не подберу – в коридор и увидели Марго, немного бледненькую, но живую. И в ответ на наши невысказанные вопросы она сказала, что все в порядке. Дальше была сцена вселенской радости с поцелуями и объятьями, а потом я отвела ее в уголок и спросила – чего ради она это сделала. Она помрачнела и очень тихо сказала, что если бы с ним что-то случилось, то и у нее радости в жизни не осталось бы. Конечно, время от времени она изрекает подобные чудовищные вещи, я могла бы уже и привыкнуть, но почему-то не привыкается.
- Я уже боюсь спрашивать, что с вашей Маргаритой случилось потом.
- А что потом – все обитатели дома монсеньора ее по сей день на руках носить готовы, а он сам смотрел на нее потом как-то странно, не очень я поняла, что теперь монсеньор про нее думает. Но как будто очень уважает и бережет. И когда был момент, что я его просила о помощи в убеждении Марго не совершать очередное не знаю что, он помог. Правда, никакого результата его помощь не дала, но все равно. Это было уже в недавние времена, когда Маргарита собралась уходить под горы.
- Что, простите, делать?
- Уходить под горы. К материнской родне. Она договорилась о сделке – они ее лечат и кое-чему учат, а она проводит с ними несколько лет и служит им. У нее действительно есть большая беда – она может лечить всех, кроме себя, и она сильно нездорова. Ну, сейчас уже, кажется, покрепче, но последние два года мы ее почти не видели. И если б они вылечили ей все, что она захотела сначала, то мы б ее вообще больше никогда не увидели – срок службы был бы очень велик, поэтому она остановилась на тех болезнях, от которых происходят всяческие телесные немощи, а красоту возвращать не стала. Так вот, когда она только собралась уходить, то поехала сюда – прощаться. И я тогда просила монсеньора – пусть отговорит, я думала, что его она послушает.
- И не отговорил?
- Она сказала, что он единственный ее понял. И не стал отговаривать.
- А сейчас – она вернулась?
- Нет, отпросилась. И кажется, каждый день ее отсутствия увеличивает общий срок службы. Вот потому я и хочу, чтоб она поскорее освободилась и вернулась!
- Ну что же, кажется, у меня есть план…
