![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
sherlieВсе молчат, как рыбы, но я всё равно продолжаю.
Анна верила подобным снам. Однажды, в далёком детстве, в таком сне ей явилась девочка её возраста и помогла найти ключ от материнского сундука, который Анна взяла поиграть и выронила во дворе. Позже, года три назад, серебристая девчонка, похожая на нынешнюю, привела её под толстое дерево на берегу речки, где дворовые девушки в запруде полоскали бельё. Там, в ямке между корнями, лежали ни много ни мало золочёные иглы, бережно завёрнутые в кусок тонкой кожи. Иглы были разные - и толстые с широким ушком, и тоненькие для бисера и жемчуга, и обычные, которыми шить ткань. С тех пор Анна других в руки и не брала, а этими очень дорожила и берегла, как самое дорогое сокровище. Ни одну иглу не потеряла.
Поэтому она поднялась, умылась, выпила кружку молока с корочкой свежего хлеба и отправилась на чердак. Бабушке сказала, что хочет там поискать ещё материалов для платья - вдруг что-то старое, но годное найдётся, крючок или пуговица? Бабушка одобрила, и наказала попутно смести пыль и паутину хотя бы с самых больших сундуков.
Анна любила чердак. Да, пыльно, да, чёрт ногу сломит, но как же здесь было интересно! Она могла часами сидеть и перебирать старые вещи, пока мать, мачеха или бабушка не спохватывались - где это её носит, не находили её и не приставляли к какому-нибудь делу. И сейчас она подхватила ведро с водой, тряпку и веник, всем встреченным отвечала, что бабушка отправила её бороться с пауками на чердаке, и, распевая песню о рыцаре, который стал вечно сонным, потому что отверг любовь могущественной ведьмы, отправилась на поиски неведомого.
Да, на чердаке хватало и хлама, и пыли, и пауков. Хлам величественно лежал, пыль громоздилась, а пауки разбегались от звуков шагов и от песни. Анна решила сначала выполнить поручение, а там уже и поискать, где паутина погуще. Она тщательно промела все сундуки, кое-какие помыла, а попутно вспомнила ещё несколько песен, которые не любила бабушка и всегда шипела на неё, что негоже такое петь. Сильнее всего старая леди не любила истории про ведьм, призраков, фей из-под холмов и разные чудеса, чуть менее - про людскую любовь, а чтобы ей угодить, нужно было спеть что-нибудь духовного содержания. Юная же Анна ценила в песне красивую мелодию и отточенный запоминающийся стих. И очень любила длинные баллады с затейливым сюжетом. Сейчас её никто не слышал, и можно было петь в своё удовольствие.
Мать считала, что дочерям лорда необходимо уметь не только управляться с хозяйством, но и развлекать домочадцев и гостей подобающим леди образом. Поэтому и Джейн, и Фрэнсис, и Анну учили читать, играть на лютне, петь и танцевать. Грамоте и языкам девочек учил проживавший поблизости местный епископ, он был требователен и строг, и девочки довольно быстро научились разбирать латинские, английские и французские тексты. Читать жития святых было скучно, исторические хроники оказывались немного интереснее, но самое нудное, что можно было вообразить - это были приходно-расходные книги поместья. Однако им пришлось научиться читать и это, причём - нередко не только записанные факты, но и то, что было скрыто между строк.
Для обучения музыке в замок пригласили господина Доу, из Лондона. Он прибыл с лютней, двумя флейтами и небольшим барабаном, а также с пачкой нот. Из трёх учениц Фрэнсис оказалась способной разве что к отбиванию несложного ритма, Джейн освоила простые гармонии на лютне, а больше всех по душе музыка пришлась Анне. Она тянула руки и к лютне, и к флейтам, и к барабану, и вскоре уже им удавалось даже играть вчетвером аккомпанемент к простым песням. Петь нравилось всем троим. Фрэнсис доставала до самых высоких нот звонко и тонко, Джейн поддерживала её вторым голосом, но самый большой диапазон оказался у Анны. Хорошо распевшись, она могла петь вместе с Фрэнсис, но могла и достаточно низко. Наставник предсказывал ей в зрелости красивый голос с богатым тембром - если не бросит музыку, конечно. К сожалению, после того, как Джейн вышла замуж и уехала, уехал и господин Доу. Занятия прекратились. Но уезжая, он оставил Анне свою лютню и одну из флейт, и это очень сильно скрашивало ей жизнь.
Она научилась не только играть, но и придумывать свои мелодии на любимые стихи. Но собственных песен никогда никому не показывала.
С танцами девочкам тоже повезло. Однажды отец привез в замок гостя - это оказался француз господин Ожье. Он не был похож на местных жителей, был черноволосым, невысоким и толстеньким, и при этом таким проворным, что многим молодым и худым оставалось только смотреть и завидовать. Он был необыкновенно разговорчив, чтобы не сказать болтлив, без устали говорил комплименты всем женщинам в замке и божественно танцевал. Он научил девочек ходить в церемонной паване и лёгкой живой аллеманде, рассказал про бранли, и долго тренировал их танцевать гальярду и вольту. Если с первыми вопросов и сложностей не возникало, то гальярда оказалась ох какой непростой!
Сначала показалось, что ног не две, а три или четыре, и каждая идёт в свою сторону. Потом базовый шаг уложился в характерный ритм, но оказалось, что им дело не ограничивается! Есть ещё множество вариаций, и каждая из них бывает с любой ноги, и это была просто паника, ибо если даже с одной ноги вариация исполнялась, то вывернуть её зеркально и станцевать с другой ноги в другую сторону с первого раза не удавалось никогда. Позже выяснилось, что в шаге может быть не пять движений, а одиннадцать, или семнадцать, или - спаси Господи! - двадцать три.
А потом в один прекрасный день вдруг всё раз! - и сложилось. Ноги оказались на месте, их было две, как то человеку свыше и положено, и каждая делала то, что от неё хотели. Корпус вертелся нужное количество раз с нужной скоростью, а господин Доу радостно сказал, что наконец-то он сможет исполнять музыку в том темпе, как написано, а не подстраиваясь под неповоротливых девчонок!
Господин Ожье удовлетворённо потёр руки и приступил к объяснению вольты и вольтовых прыжков.
Нужно ли говорить, что и вольта тоже покорилась девочкам?
С тех пор на каждом приёме гостей устраивали танцы. Звали музыкантов, и сначала все чинно ходили в паване, потом разгонялись на бранлях, и позже - приходила очередь новых мелодий для гальярд и вольты. Поговаривали, что вольта - любимый танец королевы, значит, и никому другому не зазорно его танцевать! Сестрица Джейн на собственной свадьбе так отплясывала со своим Уильямом, что чуть не задела причёской свечи в люстре.
Уж наверное отец позовёт гостей отмечать рождение наследника! Хорошо бы позвал приличных музыкантов, чтобы и спели что-нибудь новенькое, и сыграли какие-нибудь новые мелодии.
Тем временем, за песнями и размышлениями Анна не заметила, как добралась до самого большого сундука. Почему-то он стоял не вплотную к стене, и она заглянула в щель между ним и стеной. Божечки мои, вот бабушка-то не видит!
Такой отменно плотной паутины она не встречала, пожалуй, никогда в жизни. И пауки там ходили крупные, наглые, ничего не боявшиеся - конечно, они ни веника, ни тряпки в глаза не видели, чего им бояться! Анна зажмурилась, прицелилась и со всего размаху вылила остатки воды из ведра прямо в паутину.
Конечно, всё не смыла, но хотя бы твари разбежались. Она взяла веник и смахнула остатки на одну сторону. И - о диво! - на полу стояла деревянная шкатулка.
Именно она не позволяла придвинуть сундук вплотную к стене и оказалась невольной причиной появления паучьей деревни. Как сказала девушка во сне? - иди туда, где паутина гуще всего! Неужели она говорила именно об этой шкатулке? Что же в ней?
Шкатулка не запиралась, крышка с некоторым скрипом поднялась. Внутри Анна с удивлением увидела старые, непригодные к ношению украшения. Порванные бусы - жемчужные, янтарные, яшмовые, сердоликовые, и ещё из какого-то неизвестного ей камня, серьги без застёжек и крючков, кольца с выпавшими камнями, застежки с гнутыми булавками, погнутый браслет, серебряный пояс с огромным черным камнем в пряжке и сломанными звеньями.
Да, это было оно. То самое богатство, которого ей не хватало для завершения трудов. Анна решительно вытерла пыль со шкатулки, собрала тряпкой с пола воду, подхватила веник и отправилась вниз.
Шкатулку она никому не показала, просто поставила в своей рабочей комнате. Бабушке сказала, что погубила целое поселение пауков, и бабушка похвалила её за старание. И разрешила после обеда пойти шить.
* * *
После обеда Анна помчалась в свою комнату, перепрыгивая через две ступеньки на лестнице. Бабушка хотела поймать и напомнить, что леди так по лестницам не ходит, но куда ей! Только Анну и видели.
Она закрыла за собой дверь и разложила на столе у окна недошитый лиф. Да, если вот здесь, вдоль застежки, по центру, пришить вот эти бусины…
Процесс захватил её без остатка. Сначала она разложила на ткани речные жемчужины - это был браслет и небольшая нитка на шею. Потом нашла в куче две старые серебряные серёжки с яшмовыми бордовыми кабошонами и положила каждую меж уже пришитых алых лент. Вокруг - серо-зелёная яшма, янтарь, жемчуг, сердолики. Как на старинной чаше, что стоит на камине в гостиной, и передаётся в их роду из поколения в поколение уже не одну сотню лет! Только чаша была золотая, и украшена была крупным ровным жемчугом, двумя сапфирами, рубином и изумрудом. Отец однажды порывался отдать её в залог за что-то там, но бабушка его чуть на месте не убила, и больше он на эту чашу глаз не поднимал.
Жемчуг, доставшийся Анне, был не особенно ровный, но отливал на солнце перламутром, янтарные же бусины были прозрачны, как капли дорогого золотого вина из отцовского погреба. А самыми приятными на ощупь оказались сердоликовые бусины - разного цвета, от темно-красного, почти коричневого до прозрачного золотисто-белого, с полосками, прожилками, вкраплениями - но все ровные, изумительно-гладкие, и если хотя бы мгновение подержать их в ладони - становились тёплыми на ощупь. Их хотелось пришить вот прямо везде, но Анна сдержалась. Жемчуг - статусный камень, начинаем с него, остальное потом. А сердолики вплетём в узор, а потом вот ещё хорошее место - на рукавах, укрепить разрезы. Вместо пуговичек - их всё равно нет.
А хорошая песня только помогает и придумывать, и пришивать. Как и золотая игла.
Анна не замечала часов, когда стало совсем темно - она зажгла свечи, и вздрогнула от испуга, когда дверь со скрипом отворилась и на пороге появилась бабушка.
- Анна, дитя, ты в порядке? Ты здорова?
Что это с бабушкой? Почему она не ругается, ведь, судя по всему, Анна пропустила всё, что только можно - и ужин, и вечерние молитвы, и ещё что-нибудь.
- Да, бабушка, я здорова. Со мной всё в порядке. Вы дозволили мне удалиться и шить, я удалилась и шью.
- Ты пугаешь меня, дитя. Ты никогда не пропускала вечернюю трапезу!
Это правда, Анна всегда отличалась от сестёр хорошим аппетитом.
- Бабушка, я увлеклась, - опустила глаза Анна.
- Ну-ка, покажи, чем это ты увлеклась? - строго спросила бабушка и подошла к столу.
Анна поняла, что придётся признаться, и отступила.
- Вот, посмотрите.
Бабушка посмотрела на стол, на Анну, ещё раз на стол… потом села и тяжело оперлась на столешницу.
- Ты где это взяла, признавайся? - а сама бледная-бледная.
Интересно, что она подумала? Уж явно не то, что Анна пошла молиться, и ей Господь дал всё, что она попросила. И не то, что было на самом деле.
- Бабушка, я ни с кем не спала и никого не грабила.
- Понимаю, - кивнула она. - Откуда тогда? - понемногу к бабушке возвращался её обычный грозный вид.
- Видите шкатулку? Я получила её в честном бою, - Анна решила подурачиться, такое у неё было сейчас настроение, море по колено.
- Что? - нахмурилась бабушка.
- Я доблестно сражалась с полчищем огромных пауков в недрах чердака, они были мохнаты и злы, и угрожающе шевелили лапами, и каждый норовил укусить меня за ногу, но я победила их при помощи ведра воды и моего верного веника! И мне достался ценный приз - шкатулка, которую они охраняли не одно десятилетие! - Анна взяла со стола старый ящичек и с поклоном подала его бабушке.
- Что? Шкатулка моей матери? - бабушка взяла её и открыла. - Да, я помню эту брошь, и эти серьги… а вот в этом кольце была недурная жемчужина, она потерялась, к сожалению…
- Это шкатулка леди Элеанор, моей прабабушки? - восхитилась Анна.
- Точно. Никто уже и не помнил о ней. Пришивай, деточка, всё правильно, - бабушка вернула шкатулку Анне. - Всё равно этот олух, твой отец, не может тебя как надо ни одеть, ни украсить, дай-то бог, чтобы хотя бы муж у тебя оказался не глупый и не скупой! А если Кэтрин тебе хоть слово скажет - так не её это драгоценности, а мои, если уж на то пошло, и я отдаю их тебе.
- Спасибо, бабушка, - Анна так обрадовалась разрешению сомнительной ситуации, что обняла бабушку и расцеловала.
Потом опомнилась и поцеловала руку.
- А сейчас ступай спать, ясно? - сказала старая леди.
- Да, бабушка, - Анна закрепила нитку, задула свечи и пошла за ней в спальню.
* * *
У Анны получилось самое лучшее платье на всём белом свете. Нет, иная дама непременно бы наморщила нос – и камней маловато, и вышивки, и ткань самая простая. Но в Лондон её никто не везёт, ко двору представлять не собираются, ей в замке зимовать, здесь снег и холодно, поэтому и камней достаточно, и о лишней паре тёплых чулок не забыть бы.
Следом за лифом пришла очередь чепца. Сверху Анна сделала его чёрным, а изнутри белым, с изящным полукруглым хвостом, который надо лбом приколола драгоценной булавкой из той же шкатулки.
И осталось только вышить юбку! Кэтрин сама ли расщедрилась, или её бабушка надоумила – Анна не поняла, но ей перепал небольшой моточек серебряной нити. Точь-в-точь как лунные лучи сквозь решётку окна! Рисунок она подсмотрела на платье одной очень знатной дамы, которая летом проезжала со свитой через их края в свои владения на север. Тогда сразу же зарисовала его углем на стене в неприметном месте рабочей комнаты, вот и пригодился!
Утяжелять подол юбки камнями Анна не стала, она добыла из заветного местечка бисер, оставшийся от расшивки свадебных платьев сестёр. Жемчужный и алый, то, что нужно. А в центре – пришить непарную серьгу, серебряную, в форме полумесяца, украшенную красными кораллами – как пятнышки на луне в ясную погоду. А снизу еще и крошечные подвески, они будут звенеть, но так тихо, что никто этого не услышит, а она услышит, потому что будет знать, к чему прислушиваться.
Работа была почти завершена, когда от лорда Генри прибыл ещё один гонец. Письмо извещало, что самого его следует ожидать дома до обеда в день всех святых, а лорд Уолтер прибудет даже немного ранее, ибо выехал из Лондона за два дня до него и при нём проводник, отлично знающий здешние места.
Продолжение завтра.
Анна верила подобным снам. Однажды, в далёком детстве, в таком сне ей явилась девочка её возраста и помогла найти ключ от материнского сундука, который Анна взяла поиграть и выронила во дворе. Позже, года три назад, серебристая девчонка, похожая на нынешнюю, привела её под толстое дерево на берегу речки, где дворовые девушки в запруде полоскали бельё. Там, в ямке между корнями, лежали ни много ни мало золочёные иглы, бережно завёрнутые в кусок тонкой кожи. Иглы были разные - и толстые с широким ушком, и тоненькие для бисера и жемчуга, и обычные, которыми шить ткань. С тех пор Анна других в руки и не брала, а этими очень дорожила и берегла, как самое дорогое сокровище. Ни одну иглу не потеряла.
Поэтому она поднялась, умылась, выпила кружку молока с корочкой свежего хлеба и отправилась на чердак. Бабушке сказала, что хочет там поискать ещё материалов для платья - вдруг что-то старое, но годное найдётся, крючок или пуговица? Бабушка одобрила, и наказала попутно смести пыль и паутину хотя бы с самых больших сундуков.
Анна любила чердак. Да, пыльно, да, чёрт ногу сломит, но как же здесь было интересно! Она могла часами сидеть и перебирать старые вещи, пока мать, мачеха или бабушка не спохватывались - где это её носит, не находили её и не приставляли к какому-нибудь делу. И сейчас она подхватила ведро с водой, тряпку и веник, всем встреченным отвечала, что бабушка отправила её бороться с пауками на чердаке, и, распевая песню о рыцаре, который стал вечно сонным, потому что отверг любовь могущественной ведьмы, отправилась на поиски неведомого.
Да, на чердаке хватало и хлама, и пыли, и пауков. Хлам величественно лежал, пыль громоздилась, а пауки разбегались от звуков шагов и от песни. Анна решила сначала выполнить поручение, а там уже и поискать, где паутина погуще. Она тщательно промела все сундуки, кое-какие помыла, а попутно вспомнила ещё несколько песен, которые не любила бабушка и всегда шипела на неё, что негоже такое петь. Сильнее всего старая леди не любила истории про ведьм, призраков, фей из-под холмов и разные чудеса, чуть менее - про людскую любовь, а чтобы ей угодить, нужно было спеть что-нибудь духовного содержания. Юная же Анна ценила в песне красивую мелодию и отточенный запоминающийся стих. И очень любила длинные баллады с затейливым сюжетом. Сейчас её никто не слышал, и можно было петь в своё удовольствие.
Мать считала, что дочерям лорда необходимо уметь не только управляться с хозяйством, но и развлекать домочадцев и гостей подобающим леди образом. Поэтому и Джейн, и Фрэнсис, и Анну учили читать, играть на лютне, петь и танцевать. Грамоте и языкам девочек учил проживавший поблизости местный епископ, он был требователен и строг, и девочки довольно быстро научились разбирать латинские, английские и французские тексты. Читать жития святых было скучно, исторические хроники оказывались немного интереснее, но самое нудное, что можно было вообразить - это были приходно-расходные книги поместья. Однако им пришлось научиться читать и это, причём - нередко не только записанные факты, но и то, что было скрыто между строк.
Для обучения музыке в замок пригласили господина Доу, из Лондона. Он прибыл с лютней, двумя флейтами и небольшим барабаном, а также с пачкой нот. Из трёх учениц Фрэнсис оказалась способной разве что к отбиванию несложного ритма, Джейн освоила простые гармонии на лютне, а больше всех по душе музыка пришлась Анне. Она тянула руки и к лютне, и к флейтам, и к барабану, и вскоре уже им удавалось даже играть вчетвером аккомпанемент к простым песням. Петь нравилось всем троим. Фрэнсис доставала до самых высоких нот звонко и тонко, Джейн поддерживала её вторым голосом, но самый большой диапазон оказался у Анны. Хорошо распевшись, она могла петь вместе с Фрэнсис, но могла и достаточно низко. Наставник предсказывал ей в зрелости красивый голос с богатым тембром - если не бросит музыку, конечно. К сожалению, после того, как Джейн вышла замуж и уехала, уехал и господин Доу. Занятия прекратились. Но уезжая, он оставил Анне свою лютню и одну из флейт, и это очень сильно скрашивало ей жизнь.
Она научилась не только играть, но и придумывать свои мелодии на любимые стихи. Но собственных песен никогда никому не показывала.
С танцами девочкам тоже повезло. Однажды отец привез в замок гостя - это оказался француз господин Ожье. Он не был похож на местных жителей, был черноволосым, невысоким и толстеньким, и при этом таким проворным, что многим молодым и худым оставалось только смотреть и завидовать. Он был необыкновенно разговорчив, чтобы не сказать болтлив, без устали говорил комплименты всем женщинам в замке и божественно танцевал. Он научил девочек ходить в церемонной паване и лёгкой живой аллеманде, рассказал про бранли, и долго тренировал их танцевать гальярду и вольту. Если с первыми вопросов и сложностей не возникало, то гальярда оказалась ох какой непростой!
Сначала показалось, что ног не две, а три или четыре, и каждая идёт в свою сторону. Потом базовый шаг уложился в характерный ритм, но оказалось, что им дело не ограничивается! Есть ещё множество вариаций, и каждая из них бывает с любой ноги, и это была просто паника, ибо если даже с одной ноги вариация исполнялась, то вывернуть её зеркально и станцевать с другой ноги в другую сторону с первого раза не удавалось никогда. Позже выяснилось, что в шаге может быть не пять движений, а одиннадцать, или семнадцать, или - спаси Господи! - двадцать три.
А потом в один прекрасный день вдруг всё раз! - и сложилось. Ноги оказались на месте, их было две, как то человеку свыше и положено, и каждая делала то, что от неё хотели. Корпус вертелся нужное количество раз с нужной скоростью, а господин Доу радостно сказал, что наконец-то он сможет исполнять музыку в том темпе, как написано, а не подстраиваясь под неповоротливых девчонок!
Господин Ожье удовлетворённо потёр руки и приступил к объяснению вольты и вольтовых прыжков.
Нужно ли говорить, что и вольта тоже покорилась девочкам?
С тех пор на каждом приёме гостей устраивали танцы. Звали музыкантов, и сначала все чинно ходили в паване, потом разгонялись на бранлях, и позже - приходила очередь новых мелодий для гальярд и вольты. Поговаривали, что вольта - любимый танец королевы, значит, и никому другому не зазорно его танцевать! Сестрица Джейн на собственной свадьбе так отплясывала со своим Уильямом, что чуть не задела причёской свечи в люстре.
Уж наверное отец позовёт гостей отмечать рождение наследника! Хорошо бы позвал приличных музыкантов, чтобы и спели что-нибудь новенькое, и сыграли какие-нибудь новые мелодии.
Тем временем, за песнями и размышлениями Анна не заметила, как добралась до самого большого сундука. Почему-то он стоял не вплотную к стене, и она заглянула в щель между ним и стеной. Божечки мои, вот бабушка-то не видит!
Такой отменно плотной паутины она не встречала, пожалуй, никогда в жизни. И пауки там ходили крупные, наглые, ничего не боявшиеся - конечно, они ни веника, ни тряпки в глаза не видели, чего им бояться! Анна зажмурилась, прицелилась и со всего размаху вылила остатки воды из ведра прямо в паутину.
Конечно, всё не смыла, но хотя бы твари разбежались. Она взяла веник и смахнула остатки на одну сторону. И - о диво! - на полу стояла деревянная шкатулка.
Именно она не позволяла придвинуть сундук вплотную к стене и оказалась невольной причиной появления паучьей деревни. Как сказала девушка во сне? - иди туда, где паутина гуще всего! Неужели она говорила именно об этой шкатулке? Что же в ней?
Шкатулка не запиралась, крышка с некоторым скрипом поднялась. Внутри Анна с удивлением увидела старые, непригодные к ношению украшения. Порванные бусы - жемчужные, янтарные, яшмовые, сердоликовые, и ещё из какого-то неизвестного ей камня, серьги без застёжек и крючков, кольца с выпавшими камнями, застежки с гнутыми булавками, погнутый браслет, серебряный пояс с огромным черным камнем в пряжке и сломанными звеньями.
Да, это было оно. То самое богатство, которого ей не хватало для завершения трудов. Анна решительно вытерла пыль со шкатулки, собрала тряпкой с пола воду, подхватила веник и отправилась вниз.
Шкатулку она никому не показала, просто поставила в своей рабочей комнате. Бабушке сказала, что погубила целое поселение пауков, и бабушка похвалила её за старание. И разрешила после обеда пойти шить.
* * *
После обеда Анна помчалась в свою комнату, перепрыгивая через две ступеньки на лестнице. Бабушка хотела поймать и напомнить, что леди так по лестницам не ходит, но куда ей! Только Анну и видели.
Она закрыла за собой дверь и разложила на столе у окна недошитый лиф. Да, если вот здесь, вдоль застежки, по центру, пришить вот эти бусины…
Процесс захватил её без остатка. Сначала она разложила на ткани речные жемчужины - это был браслет и небольшая нитка на шею. Потом нашла в куче две старые серебряные серёжки с яшмовыми бордовыми кабошонами и положила каждую меж уже пришитых алых лент. Вокруг - серо-зелёная яшма, янтарь, жемчуг, сердолики. Как на старинной чаше, что стоит на камине в гостиной, и передаётся в их роду из поколения в поколение уже не одну сотню лет! Только чаша была золотая, и украшена была крупным ровным жемчугом, двумя сапфирами, рубином и изумрудом. Отец однажды порывался отдать её в залог за что-то там, но бабушка его чуть на месте не убила, и больше он на эту чашу глаз не поднимал.
Жемчуг, доставшийся Анне, был не особенно ровный, но отливал на солнце перламутром, янтарные же бусины были прозрачны, как капли дорогого золотого вина из отцовского погреба. А самыми приятными на ощупь оказались сердоликовые бусины - разного цвета, от темно-красного, почти коричневого до прозрачного золотисто-белого, с полосками, прожилками, вкраплениями - но все ровные, изумительно-гладкие, и если хотя бы мгновение подержать их в ладони - становились тёплыми на ощупь. Их хотелось пришить вот прямо везде, но Анна сдержалась. Жемчуг - статусный камень, начинаем с него, остальное потом. А сердолики вплетём в узор, а потом вот ещё хорошее место - на рукавах, укрепить разрезы. Вместо пуговичек - их всё равно нет.
А хорошая песня только помогает и придумывать, и пришивать. Как и золотая игла.
Анна не замечала часов, когда стало совсем темно - она зажгла свечи, и вздрогнула от испуга, когда дверь со скрипом отворилась и на пороге появилась бабушка.
- Анна, дитя, ты в порядке? Ты здорова?
Что это с бабушкой? Почему она не ругается, ведь, судя по всему, Анна пропустила всё, что только можно - и ужин, и вечерние молитвы, и ещё что-нибудь.
- Да, бабушка, я здорова. Со мной всё в порядке. Вы дозволили мне удалиться и шить, я удалилась и шью.
- Ты пугаешь меня, дитя. Ты никогда не пропускала вечернюю трапезу!
Это правда, Анна всегда отличалась от сестёр хорошим аппетитом.
- Бабушка, я увлеклась, - опустила глаза Анна.
- Ну-ка, покажи, чем это ты увлеклась? - строго спросила бабушка и подошла к столу.
Анна поняла, что придётся признаться, и отступила.
- Вот, посмотрите.
Бабушка посмотрела на стол, на Анну, ещё раз на стол… потом села и тяжело оперлась на столешницу.
- Ты где это взяла, признавайся? - а сама бледная-бледная.
Интересно, что она подумала? Уж явно не то, что Анна пошла молиться, и ей Господь дал всё, что она попросила. И не то, что было на самом деле.
- Бабушка, я ни с кем не спала и никого не грабила.
- Понимаю, - кивнула она. - Откуда тогда? - понемногу к бабушке возвращался её обычный грозный вид.
- Видите шкатулку? Я получила её в честном бою, - Анна решила подурачиться, такое у неё было сейчас настроение, море по колено.
- Что? - нахмурилась бабушка.
- Я доблестно сражалась с полчищем огромных пауков в недрах чердака, они были мохнаты и злы, и угрожающе шевелили лапами, и каждый норовил укусить меня за ногу, но я победила их при помощи ведра воды и моего верного веника! И мне достался ценный приз - шкатулка, которую они охраняли не одно десятилетие! - Анна взяла со стола старый ящичек и с поклоном подала его бабушке.
- Что? Шкатулка моей матери? - бабушка взяла её и открыла. - Да, я помню эту брошь, и эти серьги… а вот в этом кольце была недурная жемчужина, она потерялась, к сожалению…
- Это шкатулка леди Элеанор, моей прабабушки? - восхитилась Анна.
- Точно. Никто уже и не помнил о ней. Пришивай, деточка, всё правильно, - бабушка вернула шкатулку Анне. - Всё равно этот олух, твой отец, не может тебя как надо ни одеть, ни украсить, дай-то бог, чтобы хотя бы муж у тебя оказался не глупый и не скупой! А если Кэтрин тебе хоть слово скажет - так не её это драгоценности, а мои, если уж на то пошло, и я отдаю их тебе.
- Спасибо, бабушка, - Анна так обрадовалась разрешению сомнительной ситуации, что обняла бабушку и расцеловала.
Потом опомнилась и поцеловала руку.
- А сейчас ступай спать, ясно? - сказала старая леди.
- Да, бабушка, - Анна закрепила нитку, задула свечи и пошла за ней в спальню.
* * *
У Анны получилось самое лучшее платье на всём белом свете. Нет, иная дама непременно бы наморщила нос – и камней маловато, и вышивки, и ткань самая простая. Но в Лондон её никто не везёт, ко двору представлять не собираются, ей в замке зимовать, здесь снег и холодно, поэтому и камней достаточно, и о лишней паре тёплых чулок не забыть бы.
Следом за лифом пришла очередь чепца. Сверху Анна сделала его чёрным, а изнутри белым, с изящным полукруглым хвостом, который надо лбом приколола драгоценной булавкой из той же шкатулки.
И осталось только вышить юбку! Кэтрин сама ли расщедрилась, или её бабушка надоумила – Анна не поняла, но ей перепал небольшой моточек серебряной нити. Точь-в-точь как лунные лучи сквозь решётку окна! Рисунок она подсмотрела на платье одной очень знатной дамы, которая летом проезжала со свитой через их края в свои владения на север. Тогда сразу же зарисовала его углем на стене в неприметном месте рабочей комнаты, вот и пригодился!
Утяжелять подол юбки камнями Анна не стала, она добыла из заветного местечка бисер, оставшийся от расшивки свадебных платьев сестёр. Жемчужный и алый, то, что нужно. А в центре – пришить непарную серьгу, серебряную, в форме полумесяца, украшенную красными кораллами – как пятнышки на луне в ясную погоду. А снизу еще и крошечные подвески, они будут звенеть, но так тихо, что никто этого не услышит, а она услышит, потому что будет знать, к чему прислушиваться.
Работа была почти завершена, когда от лорда Генри прибыл ещё один гонец. Письмо извещало, что самого его следует ожидать дома до обеда в день всех святых, а лорд Уолтер прибудет даже немного ранее, ибо выехал из Лондона за два дня до него и при нём проводник, отлично знающий здешние места.
Продолжение завтра.
